– Кто автор этой идеи?

– Идея принадлежит мне. Потому что, повторюсь, я лично контролировал проект и начал эту работу еще в звании полковника. Помимо этого проекта, у меня были другие дела. И еще одно. – Бурцев указал рукой вверх. – Там не понравилась смерть Фокина – от рук психованного сицилийца. Если генерал и заслуживал самого сурового наказания, то от своих. А свои – выкормыши военной разведки. Наше ведомство не осталось в стороне от проекта. Нам было интересно, что получится на выходе. Пару лет ГРУ удавалось сохранить проект в тайне, но долго так продолжаться не могло. Мы наблюдали за выпускниками. Возможно, ты знаком со сводками вроде этих. В Питере арестована банда, члены которой молодые люди в возрасте от восемнадцати до двадцати лет, на их счету несколько убийств. В Воронеже задержаны подростки, вымогавшие деньги у коммерсантов, на счету банды несколько убийств. И так далее. Среди них есть выходцы из «Инкубатора». Но стать бандитом – дело простое, самый последний дурак с ним справится. Уже в то время нам стало ясно, что проект трещит по швам. Но нам было интересно посмотреть конечный результат. А результат можно вывести лишь на последней ступени, которая называется практикой. Нам представился случай не просто получить итог. Теперь мы можем сравнивать – одну группу с другой. Как сделал это ты. Мы думали так: «Подросткам не надо промывать мозги – они еще очень молоды. Мозги им нужно засрать». Ты размышлял в том же ключе: «Молодых людей в свое время хорошенько унавозили». Эта фраза в твоих выкладках мне понравилась. Если ты спросишь, что может понравиться в этой истории российскому обывателю, я отвечу так: обыватель примет это с воодушевлением: предатель наказан; спецоперация; наши повсюду; длинные руки. Даже поймет и примет жертву – безымянных разведчиков. Такие вещи рождают патриотизм, пусть даже его суррогат – я говорю об ажиотаже. И о пользе, разумеется. И я хочу узнать, что понравилось тебе в моих словах.

– Больше всего?

– Больше всего.

– Что-то о психованном сицилийце. Интересно было бы взглянуть на место его захоронения. Интересно, что сказали его родственникам из Сицилии. Мол, наткнулся на нож, а потом проглотил пролетающую мимо пулю?

– Достаточно. Я понял тебя. Ты нервничаешь. Тебе неприятно сидеть за одним столом со мной. Вон та красивая венецианка принимает нас за ссорящихся отца с сыном. Но тебе придется смириться с этим. Ты возвращаешься в Россию. Под контролем.

– У меня вопрос. Вам не жалко пацанов?

Бурцев ответил вопросом:

– Тебе не все равно, кто из них быстрее отдаст концы?

– Наверное, мне следует сказать: «Все равно».

Бурцев хмыкнул, подражая красноармейцу Сухову из «Белого солнца».

– Пора тебе возвращаться к своим индиуткам. Если ты заартачишься, я скажу своему помощнику следующее: «Готовьте материалы на Матвеева». И просмотрю их в последний раз. Кафе. Самое престижное в Истрии. Матвеев и член преступной хорватской группировки, тесно связанный с разведкой Хорватии. Звук, прошедший обработку в лаборатории ФСБ, отличается высоким качеством. Матвеев: «Мне нужны шесть паспортов…» Теперь задай последний вопрос.

Он напрашивался сам собой.

– Зачем вы здесь?

– Чтобы лично контролировать завершающую фазу операции. Это борьба без правил. А такие вещи меня всегда привлекали.

Матвееву уже было наплевать на слова Бурцева. Он понял одну вещь: он оказался на одной разделочной доске с полковником Сангалло. Они были похожи, как две селедки из одной бочки. Кто знает, может, Сангалло в это время начальство тоже промывает мозги. Он уже достиг того возраста, когда что-то можно промыть. Матвеев тоже. Ему не давали задание, его втянули в нехорошее дело. И ему показалось, что в тот злополучный день не он, а кто-то другой выкрикнул позади: «Чем больше шкаф, тем он громче падает». Матвеев оборачивается, чтобы отыскать глазами человека с пеньковым галстуком на шее, даже поднимает голову к потолку, выискивает прочный крюк. И вот тут-то на него и обращает внимание докладчик – генерал Бурцев. «Ты крикнул?» – спрашивает он. И Матвеев не стал отрицать, чтобы не выдать безымянного товарища: «Так точно, товарищ генерал! Это я, полковник-пенсионер по кличке Смельчак».

Матвееву стало неинтересно: «А если бы я ничего не крикнул?»

Он сам мог изобрести не один десяток методов стимуляции кандидата и втянуть его в любую игру.

Глава 32

Гладиаторы

Матвеев опускался все ниже… Если раньше на него пахали разведчики под прикрытием и без, недоукомплектованный отряд осведомителей, то сейчас всех работников плаща и кинжала он мог пересчитать по пальцам. И все они были на виду. Генерал Бурцев арендовал катер типа вапоретто – самый тихоходный во всей Венеции. Он был настолько тихоходным, что даже не мог натянуть швартов, сопоставил Матвеев. Болтался по каналу вблизи причала. Зато с его высокой рубки, где устроился генерал, был прекрасный обзор на набережную. Ему не хватало ружья, чтобы валить кабанов с этой вышки. Не было у него и кабанов. Он просто наблюдал. В шортах, прилично загорелый, в панаме и в черных очках, он восседал на плетеном кресле с морским биноклем на коленях и фотокамерой через плечо.

Он мог разглядеть в бинокль и Матвеева, и Родионова в кафе. Народу много, но не было главных лиц. Их поджидали. Карты легли так, что проект обязан был закрыться красиво, так, как не закрывалось еще ни одно мероприятие.

Ждали Михея. Ни у кого не вызывало сомнений, что он явится на встречу. Он понимал, что является последней точкой в проекте. Он не даст проскользнуть ни одной горькой, разочарованной усмешке. Он был воином. С двенадцати лет его учили вести поединки честно, без крови или до первой крови, с шестнадцати – рубиться насмерть. В свое время Левицкий дал ответ на этот вопрос: чтобы незаживающие рубцы напоминали: прошлое было. Не кошмарный сон, а кошмарная реальность. Он не был одним из вольных гладиаторов, которые в старину жили по своим домам; здесь его никто не знал, на родине никто не помнил.

Больше всех нетерпение проявлял Родионов. Ему снова казалось, что он кого-то встречает. Ждет того момента, когда можно будет принять знак «решетку». В этой связи он вспомнил анекдот и рассказал его Матвееву:

– На сотовую трубку призывнику приходит месседж из военкомата: «Хотите служить в армии, наберите «звездочку», хотите закосить – «решетку».

Он поймал недовольный взгляд полковника и покинул кафе, толстый тент которого надежно спасал посетителей от дождя, солнца.

Родионов не мог объяснить свои чувства. Сегодня все закончится, и он отправится домой.

Он прислонился к стойке, игнорировав вращающийся стул. Наплевав на запрет начальства, он заказал коньяку. Оглянулся. Его не видно не только генералу, но и тому, кто был выше него.

Обратил внимание на симпатичную девушку в шляпке. Она сидела за стойкой и покручивала в руках пустой высокий стакан, будто поджидала клиента. Родионову показалось, ее глаза из-под солнцезащитных очков исподтишка смотрят на него и предлагают составить их хозяйке компанию, угостить коктейлем, вином.

Она была в джинсах, протертых по последней моде до дыр на коленях, и в топе, который открывал на обозрение лямку ее бюстгальтера. Что же, ей шла эта одежда, пришел к выводу Родионов.

Он посчитал, что последний разговор с венецианкой только скрасит его последние часы на этой приветливой и неприветливой земле. Он стал так, чтобы не терять из виду свой участок наблюдения, поймал недовольный взгляд всевидящего начальника. Однако Матвеев против правил не сделал помощнику замечание. Ему даже показалось, Матвеев отвернулся.

Девица была густо накрашена. Когда она сняла очки, Родионов узрел под ее глазами столько теней, что под ними можно было укрыть весь город от палящего солнца. В руках она держала сумочку. Едва Родионов приблизился, небрежно опершись спиной на стойку, и внимательно посмотрел на девушку, его рука со стаканом дрогнула: